Здесь среди множественных и вариативных представлений древних славян о богах и духах нам интересны те из них, которые соотносимы со смертью либо являют собой ее воплощение. Мы считаем, что исследование черт и свойств, коими наделены указанные боги и духи, может способствовать раскрытию истоков восприятия «белого» и «черного» цветов в славянской культуре с неожиданной стороны.
Образы Черной Дамы или Женщины в белом в европейской традиции, включая западных славян (чеш. «Bílá a černá paní»), являются предвестниками смерти. У них нет косы, но сохраняется мертвенная бледность кожи, костлявость, высокий рост и запоминающиеся монотонные облачения – белые или черные. То есть все то, что характерно в облике Смерти.
В русских быличках «белая женщина в белом саване является тому из семьи, кто скоро умрет 1» , согласно польской истории, «несколько человек из Миенкова -под- Овиньским купались в Варсе. Вдруг одному из мужчин показалась женщина, одетая в белое («niewiasta biało ubrana»), кивнув на него. Пораженный, он выскочил из воды и рассказал о явлении товарищам. Вскоре этот человек умер, и смерть его приписали белой фигуре2» .
Анализируя сведения о данном мифическом персонаже, М. Власова приходит к выводу: «Образ высокой белой женщины, по-видимому, объединяет персонификации смерти и судьбы в облике белой колеблющейся фигуры, схожей с покойником в смертном одеянии3» .
Й.В. Громанн пошел в своих утверждениях еще дальше: «В Чехии всеобщим является верование в смерть. Является она одетой в белое, с черными рукавицами, иногда в черном с белым пером в шляпке. Это древняя языческая Богиня смерти. /…/ чехи ее называли Морана4».
Наиболее часто в описании внешности Смерти фигурируют два контрастных цвета – белый и черный, что касается также и ее одежд. Два полярных цвета, полностью противопоставленных друг другу, в образе смерти оказываются синонимичны, подчеркивая одно и то же. Амбивалентная природа божественной сущности смерти не делает для них разницы, что распространяется и на области ее покровительства, столь же, порой, контрастные.
С черным цветом гадать не приходится: владычица смерти сеет зло и болезни, и тут символика черного вполне прозрачна. А вот сияющая белым светом кожа Смерти может трактоваться двояко: это может оцениваться как цвет божественный, цвет иномирной святости. В сочетании с белыми одеждами белое лицо и руки создают целостную картину неземного величия гости. Но есть и обратная сторона: белый цвет ее кожи – не что иное, как трупная бледность, ибо она суть мертвец, живое воплощение смерти.
Необычайно белый цвет иномирной Гостьи подчеркивается сравнением: «Сандомирские лесоваки верили, что Смерть бела, как снег, и ходит одетой, как любая другая женщина5»; сюрреалистическая Смерть («kobiéta bardzo wysoka»), спускавшаяся с колокольни, «имела руки ужасно длинные и белые, как снег6». Сравнение со снегом имеет логичное, хотя и своеобразное, продолжение в образе Смерти-Зимы: укр. «Зима – це стара велика й груба баба. В неї кров бiла, як маслянка, хоч на обличчi вона й рум'яна7». В чешских песнях, исполняемых во время вынесения из села чучела Марены-Смерти, ее белая кожа обычно отмечается косвенно – через умывание, которым она занята, и, возможно, в одн ом случае – прямым упоминанием: «Smertičko bílá, // kdes tak dlouho byla? // U studánky, u dudánky // nohy, ruce myla, // abych byla bílá8». У словенцев известно существо «Beva» («Белая») – женщина «с уродливым белым лицом»; вероятно, это эвфемизм, обозначающий Смерть, о которой при умирающем уклончиво говорят: «K bo pršla ta béva, bo pa vse zdévano» – «Если бы пришла «белая», дело бы закончилось9».
Белый цвет лица довольно часто оценивается как бледность. Показавшаяся в окрестностях г. Купянска св. Пятница выглядела, как «девушка худая, бледная, вся в ранах10 ». Согласно польским данным, душащая людей «змора» («zmora») выглядит худой, бледной и высокой11 ; стрига – «to jest kobieta wysokiego wzrostu, chuda, wybladła12 ». Холеру описывали, как «какую-то девку бледную, худую, растрепанную13 ». Моровое поветрие объявилось «w postaci bladéj, wychudłéj kobiéty14 ».
Такой облик божества Смерти попал во фразеологизмы, в итоге став образцом, с которым сравнивают: укр. «Блiдний, як смерть15 », «Бiлий як смерть», «Побiлiв як смерть16 », чеш. «(je) bledý jako smrt 17». Ср. также выражение о бледнокожем человеке: пол. Blady jak zmora 18 , кашуб. «To luǯe na fśi muvo mara, o blado mara19 » . Также любопытно отметить польский фразеологизм: «Wygląda jak czarna niedziela», обращенный к человеку либо с темным цветом лица, либо… смертельно бледному . Речь идет о «белом воскресенье» – Средопостном воскресенье, иначе называемом «черным» и «смертным», поскольку в этот день уничтожали чучело Смерти-Маржаны.
Разобранные нами примеры подтверждают оригинальность и плодотворность примененного нами подхода к раскрытию природы истоков восприятия «белого» и «черного» цветов в славянской культуре, однако будучи ограниченными рамками данной статьи, мы не можем в полной мере раскрыть столь обширную тему. Данная работа является вводной к постановке вопроса о заявленном предмете исследования.
[1] Власова М. Русские суеверия: Энциклопедический словарь. СПб., 2001. С. 36
[2] Knoop O. Podania i opowiadania z W. Ks. Poznańskiego // Wisła, 1894. T. VIII. Sz. 4. С. 731.
[3] Власова М. Русские суеверия: Энциклопедический словарь. СПб., 2001. С. 37.
[4] Grohmann J. V. Pověsti z Čech. Praha, 2009. С. 53.
[5] Máchal H. Nákres slovanského bájesloví. Praha, 1891. С. 85.
[6] Mátyás K. Śmierć w wyobrażi i ustach gminu. Przyczynek do studjum etnograficznego // Wisła. VIII, 1894. С. 111.
[7] Килимник С. Український рiк у народнiх звичаях в iсторичному освiтленнi. Кн. 2. К., 1994. С. 255.
[8] Heroldová I. Godišni običaji daruvarskih čeha // Narodna umjetnost. Нrvatski časopis za etnologiju i folkloristiku. Zagreb, 1971. № 8. С. 227.
[9] Cvetek M. Bajeslovno izročilo v bohinjskem folklornem pripovedništvu. Ljubljana, 2005. С. 188.
[10] Иванов П.В. Жизнь и поверья крестьян Купянского уезда Харьковской губернии (СХИФО. Т. 17). Харьков, 1907. С. 16.
[11] Kolberg O. Dzieła wszistkie. T. VII. Krakowskie. Cz. III. Kraków, 1874. С. 68.
[12] Gołębiowski L. Lud polski, jego zwyczaje, zabobony. Warszawa, 1830. С. 156.
[13] Podberski A. Materyjały do demonologii ludu ukraińskiego // ZWAK. T. IV, 1880. С. 27.
[14] Kolberg O. Dzieła wszistkie. T. Х. Poznańskie. Cz. II. Kraków, 1876. С. 135.
[15] Павлюк С.П. (ред) Українське народознавство. Львiв, 1994. С.311.
[16] Гузiй Р. З народної танатологiї: карпатознавчi розлiди. Львiв, 2007. С. 141.
[17] Filipec J., Daneš F., Machač J., Mejstřík V. Slovník spisovné češtiny pro školu a veřejnost. Praha, 2001. С. 389.
[18] Kolberg O. Dzieła wszistkie. T. VII. Krakowskie. Cz. III. Kraków, 1874. С. 74.
[19] Санникова О.В. Польская мифологическая лексика в этнолингвистическом и сравнительно-историческом освещении. Кандидатская диссертация. М., 1990. С. 164.